Виталий Любота и его «особая» труппа
«Вы не можете себе представить, как интересно играть для публики! — сказал мне Саша Стешенко. — Я восемь лет на сцене и уже не мыслю себе жизни без нее. Честно говоря, мне даже не очень интересно за пределами театра — он для меня все». Саша — талантливый
20-летний актер театра-студии «Паростки». У него лишняя, 21-я, хромосома — это означает, что у парня синдром Дауна.
Театр, в котором играют артисты с ДЦП, аутизмом, синдромом Дауна, снижением интеллекта и прочими тяжелейшими патологиями, создал вовсе не медик, а «обычный» режиссер Виталий ЛЮБОТА.
Но еще более известное его детище — фестиваль «особых» театров «Солнечная волна», проводившийся в столице с 2001 г. На последнюю «Солнечную волну» приехало 30 необычных коллективов из шести стран мира. Увы, это был фестиваль 2008 г. В 2009 г. мэрия Киева отказалась выделить деньги для «ненужного» мероприятия. Не дает городская власть денег на «Солнечную волну» и в этом году.
Врачам лучше не говорить
— Ни за что не поверю, что студент режиссерского отделения может мечтать о создании театра инвалидов. Как и когда вы пришли к идее студии для людей с особыми потребностями?
— Когда учился, то действительно мечтал о покорении «большой сцены», академических театров. Но работать начал в молодежной студии — при центре творчества Московского района (раньше это назвали бы домом пионеров).
Разрабатывал детскую театральную программу. Дело в том, что в изобразительном искусстве, музыке существуют адаптированные программы для школ. А театральные детские студии почему-то всегда шли по взрослой программе. Я же считал, что вызывать у ребенка мнимый психологизм, втягивать его в искусственную «взрослость» на сцене — это неправильно. Нужно разделять детский театр и театр для детей, в котором играют инфантильные дяди и тети.
Возникла идея создать фестиваль детских театров — вот в процессе этой организационной работы я в 2000 г. и встретился с Евгенией Стешенко, главой Союза матерей умственно отсталых инвалидов и их семей «Солнечный луч». С задуманным мероприятием ничего, увы, не вышло, но меня попросили поработать с ребятами, имеющими интеллектуальные патологии. И в декабре 2000 г. мы дали первый спектакль. А уже осенью следующего года организовали фестиваль театров для людей с особыми потребностями «Солнечная волна».
— Не слишком ли резкий поворот режиссерской и педагогической карьеры?
— Еще работая в «обычной» молодежной студии, я заметил, что туда часто приходят ребята с психическими и физическими аномалиями. Благодаря театру они часто возвращались к норме, социализировались — учились общаться со сверстниками, родителями. На сцене, в процессе игры можно было готовить «трудных» детей к жизни.
Поэтому решение использовать театр для помощи людям с патологиями показалось мне органичным. Тем более что оно сразу же показало свою эффективность — первый же спектакль продемонстрировал, что эти ребята могут нечто такое, о чем не подозревали даже их родители!
— Если сегодня реабилитационные, интеграционные театры уже достаточно известны, то в 2000 г. о них почти никто не слышал. Вы на кого-то равнялись?
— Нет, мы тогда мало что знали. Я еще не изучил особенностей актеров, специфики разных патологий, медицинских нюансов.
После первого спектакля меня до смерти напугала мама одного юноши, которая подбежала со слезами на глазах: «Что вы наделали?». Сын ее играл очень эмоциональную роль, в которой приходилось и хохотать, и плакать. Оказалось, что до этого он был крайне сдержанным. И даже родные не подозревали, что парень способен на глубокие эмоции.
С того времени я понял, что нужно только создать условия, в которых актер может раскрыться, — и уже этого будет во многом достаточно. Сам написал сценарий — так, чтобы ребята эмоционально чувствовали себя комфортно в рамках роли.
Это не так просто, как кажется. Например, многие мои актрисы отчаянно желали играть «дюймовочек» и «снегурочек». Но по физическим параметрам абсолютно не подходили для этих ролей. Приходилось по три-четыре раза переписывать под них сценарий — и чтобы они чувствовали себя в роли уютно, и чтобы для зрителя это не выглядело нелепо. Мы все же делаем настоящий театр.
— Но в вашей работе слишком много от медицины. Не чувствовали себя некомфортно без специальных знаний?
— В какой-то степени помогло мое первое образование — художественное. Художник ведь получает знание пластической анатомии, костно-мышечной системы. Это позволило воплощать в театре идеи реабилитации людей с патологиями опорно-двигательного аппарата.
В остальном же повезло: у меня есть хорошая знакомая, Наталья Бастун, — педиатр, ученый, работающая в Институте психологии им. Костюка. То, что касалось физического и психического состояния моих подопечных, природы диагноза, подбора роли как реабилитационной программы, — во всем этом она помогала.
— Сколько человек прошло через вашу студию? Как работа в ней помогла актерам? Имеются ли отзывы медиков об улучшении состояния реабилитируемых?
— Через наш коллектив прошло человек 50. Сегодня работает в нем 29. Без лишней скромности могу сказать, что мы помогли многим — как физически, так и психологически. Некоторые ребята ложку с трудом могли удержать поначалу — а потом жонглировали на сцене. О психологическом комфорте и социальном статусе и говорить нечего — они очень выросли, прежде всего в семье (что для этих людей чрезвычайно важно, ведь их круг общения очень узок). Также улучшился статус самой семьи в доме, во дворе. Растет уверенность ребят в себе. Исчезает потребительское отношение: на смену «мне дадут, потому что у меня удостоверение инвалида» приходит «я сам заслужил что-то своими способностями».
Наши ребята идут учиться, работать. Не стану утверждать, что это исключительно заслуга студии, но мы помогли! Вы не представляете, какое это счастье для матери, которой в роддоме говорили: «Оставьте его, он ничем вас не порадует», — когда такой сын приносит домой зарплату. Или когда ему аплодирует многотысячный зал — потому, что он классно сыграл.
А занимаемся мы скорее «абилитацией» (первичной адаптацией людей к социуму), чем «реабилитацией» (восстановлением статуса): люди с врожденными патологиями не возвращаются к нормальному существованию, потому что у них никогда такового не было. Они обретают его впервые. Ведь этих ребят и их родителей общество сделало изгоями. Случайный каприз генов, от которого никто не застрахован, — и вы, и ваши близкие оказываетесь на обочине жизни.
Но вот парадокс — судить о медицинском, психологическом прогрессе артистов-пациентов мы вынуждены по отзывам родителей. Официальное медицинское заключение не можем получить! По той простой причине, что инвалиду выгоднее не демонстрировать улучшения своего состояния перед врачами — это грозит потерей социальной помощи. Чтобы подтверждать соответствующую группу инвалидности, нужно проявлять на врачебных комиссиях убогость, глупость, болезнь и неадекватность.
— Даже суперэффективное лекарство порой дает нежелательные побочные эффекты. Бывали ли случаи неблагоприятного воздействия театротерапии?
— Это тяжелый для меня вопрос, на который я не знаю ответа. Но в моей практике было два человека, состояние которых ухудшилось — несмотря на работу в театре. Не знаю, что тому виной, — боюсь даже подумать, что студия могла спровоцировать кризис. Одна девушка после перекомиссии в Павловской больнице стала практически неадекватной. Еще у одного парня стали отчетливее проявляться признаки шизофрении. Возможно, обострение вызвано иными причинами. Но очевидно, что и театр — не панацея.
Здесь ни в коем случае нельзя забывать, что имеешь дело не со здоровым актером. Чем отличается профессиональный театр? Там мы эксплуатируем артистов. Здесь так нельзя. Нюансов масса: например, актерам с психическими или интеллектуальными расстройствами противопоказана система Станиславского, им нельзя перевоплощаться! Здесь больше подходит принцип отчуждения Брехта: нужно играть не персонажа, а свое к нему отношение.
Театр как покрывало
— Существует ли отбор в вашу студию?
— Никого не отсеиваем — это мое правило. Для меня главное — желание человека. Тем не менее я строг, сразу пугаю претендентов: «Забудьте о том, что с вами будут здесь носиться. «Дурковать» будете на врачебных комиссиях».
Ко мне приходят люди с разными патологиями — не только психического, интеллектуального характера, но и с ДЦП, слабовидящие, слабослышащие.
Для меня это вызов! У кого-то проблемы с опорно-двигательным аппаратом — и это интересно для режиссера, это задача — как органично встроить такого актера в ткань спектакля. Неслышащий или слабовидящий — тоже очень познавательно. Если глухой в процессе игры отвлекается — значит, визуальная структура постановки нарушена, не захватывает. Если упал эмоциональный накал речи — теряет интерес слабовидящий. В каком-то смысле мне даже проще, чем обычному режиссеру: у меня богаче инструментарий, ведь этих ребят не обманешь.
— Приходят ли к вам режиссеры обычных театров?
— Приходят — и удивляются нашим наработкам! Завидуют: «У нас профессиональные актеры на такое не способны!». Так ведь профессиональному актеру можно сказать: «работаем», и уж он что-нибудь точно выдаст. А здесь, если я не выстрою логическую последовательность, артисты не будут работать. Долго-долго приходится искать мотивацию, устраивать провокации. Но потом ребята сами находят такие приемы!
— И все же — ваш проект создан для зрителя или для актеров? Это театр или драмкружок для лечения?
— Театр без зрителя невозможен! Но театр — это большое покрывало. И под это покрывало я заложил четыре вещи: образование, социализацию, реабилитацию и творческую самореализацию.
Наш проект — это студия. То есть место, где обучают. Ведь этих людей никто по-человечески не учит! В интернатах для умственно отсталых работают по программе еще 1961 г.! Я на докладе в президиуме Академии наук как-то спросил академиков: «Вы знаете, чему нужно учить таких детей? Зачем им вдалбливать, что такое существительное, а что прилагательное — разве это многим пригодилось?» Нужно адаптировать ребят, учить быть полезными.
Но элемент творческой самореализации также чрезвычайно важен. Мы делаем не дешевую инвалидскую самодеятельность, которой аплодируют из жалости. Нам не нужна жалость. Нам нужна возможность полноценного творчества! Зритель должен говорить «как здорово поет эта девушка!», а не «как здорово поет слепая девушка».
— Однако увидеть ваши спектакли рядовому зрителю непросто — их попросту нет в театральной афише города. Раньше зритель мог познакомиться с вами в рамках ежегодного фестиваля, а теперь и он потух на неопределенное время. Когда вы станете приглашать зрителя на свои представления регулярно?
— Мы уже обустроили небольшой зал мест на 50, что очень неплохо для камерного театра. Репертуар из 5 откатанных спектаклей тоже есть. Готовы открываться. Но по закону принимать зрителей не можем! Нет разрешения коммунальных служб, санстанции и т. д.
Но и это не все проблемы с залом. Помещение арендовано у районного управления образования. Но платить мы должны не только за него, но и за землю, на которой стоит здание! Это гигантская для нас сумма. А вот бюджетные организации налог на землю не платят. Президентскими указами освобождены от этого налога и частные учебные заведения — например, весьма доходные вузы. А мы, обучая и реабилитируя инвалидов, в эту категорию не попадаем!
Еще одна проблема — поскольку мы работаем под крылом общественной организации «Солнечный луч», то не имеем права продавать билеты на свои спектакли — общественные организации не могут заниматься прибыльной деятельностью. В этом парадокс — зарабатывать не имеем права, а платить вынуждены больше, чем коммерческие учебные заведения. И это при том, что в прошлом году наш театр получил звание народного — наивысший статус для любительского театра.
Играет роль и отношение местной власти. В Сумах, например, при содействии Елены Сущенко — чиновника управления социальной защиты — состоялся осенью потрясающий проект: в ТЮЗе показали все свои спектакли «особые театры». Аншлаг полнейший! И это не родители пришли, а обычные зрители! Ни одно место не осталось свободным, все билеты были распроданы. В Киеве же интерес к нам власти пропал с наступлением кризиса.
— Простите, но как же вы финансируетесь?
— Уже никак! Раньше получали международные гранты — через Союз матерей как общественную организацию, которая занимается правозащитной и реабилитационной деятельностью.
С 2001 г., когда мы предложили провести фестиваль интеграционных театров, мамы «выбегали» для этого проекта спонсоров. После первого фестиваля к нам начали прислушиваться и чиновники, и второй уже поддержали из горбюджета. Семь лет подряд удавалось проводить фестиваль.
В 2009 г. фестиваля не было — нам не дали денег. Но мы не рассматриваем это как провал идеи. Мы не боимся, что фестиваль умрет. Волна уже пошла. Театральные коллективы и их смотры стали зарождаться во многих городах. Сейчас на Украине около ста «особых» театров!
Наша проблема еще и в том, что мы существуем на стыке интересов четырех ведомств: культуры, образования, медицины, социальной политики. И госструктуры, представляющие эти сферы, не желают вступать в межведомственные отношения и делиться своим бюджетом.
— В то же время уже имеется ряд успешных коммерческих проектов среди «особых» театров — например, московский «Театр Простодушных», где играют люди с синдромом Дауна. Гастроли его в Киеве вызвали настоящий фурор. Почему вы не стали таким проектом?
— Я Игоря Неупокоева, создателя и руководителя «Театра Простодушных» знаю давно и очень уважаю. Но не считаю его путь приемлемым для себя. Понимаете, когда мы позиционируем себя как «театр даунов», мы начинаем продавать аномальность, приближаемся к средневековому цирку уродцев. В проектах Игоря Неупокоева явно подчеркиваются особенности актеров — и речевые, и физические. Этот путь имеет право на существование, но нужно понимать, что все в нем работает на организатора, а не на артистов. Можно сделать имя себе, но этим людям статус в обществе так не поднимешь.
Да, актеры «Театра Простодушных» и в кино снимаются. Сергей Макаров, например, сыграл главную роль Миколки в нашумевшем фильме Геннадия Сидорова «Старухи». Но кого он сыграл? Дурачка!
А мы хотим, чтобы эти люди могли показать, что они способны создавать прекрасное.
Поэтому самым удачным театральным проектом людей с синдромом Дауна я считаю питерский Театр миниатюр. Он интересен тем, что его создатели заметили: луноликость людей с синдромом Дауна чем-то напоминает восточные лица. И придумали своеобразный театр кабуки. Это настолько здорово! И это можно продавать как эстетически совершенное зрелище, отнюдь не напирая на «особость» актеров.
— Каков же ваш путь?
— Я стою на позиции понимания. Люди, с которыми я работаю, очень податливые, добрые — добрее, чем обычные. Иногда мне коллеги-режиссеры говорят: «Это кошмар, как ты справляешься с такими актерами?» Но вы не представляете, насколько с ними легко работать! Актеров благодарнее я не видел в жизни! Из них можно лепить все что угодно!
Хороший актер — это непосредственное существо, в чем-то с детским воображением. Его нужно воспитывать, учить входить в такое состояние. А тут я был поражен: взрослые люди, которых считают инвалидами, — сама непосредственность, они играют с горящими ребяческими глазами!
Передо мной встает непростой выбор. Можно пойти по пути самореализации — через этих людей. Делать «клевые» спектакли, о которых все будут говорить. Но для меня очень важно не превратиться в цирк. Я не занимаюсь дрессурой!
А идей масса! Со своим учителем, Владимиром Федоровым, задумали проект «Гамлет — преодоление страха», в котором бы наши актеры играли вместе со звездами театральной сцены. Мы хотели бы показать двойственность, человека: одну и ту же роль исполняют двое. Например, самые чистые порывы Гамлета выражает актер с синдромом Дауна, а самые порочные — профессиональный артист.
И это не только ради искусства. Мне хотелось, чтобы люди задумались: если известнейшие артисты способны взаимодействовать на сцене с инвалидами, творить чудо, то почему все мы не можем принять этих особых людей?
— Но о проекте «Гамлет — преодоление страха» вы еще два года назад говорили. Почему он до сих пор не реализован?
— Нам в театре не хватает менеджерского звена. Я и так «протолкнул» фестиваль — и как менеджер, и как директор… Времени не хватает, я ведь еще и творчеством хочу заниматься, и реабилитацией, и немного наукой… Я, увы, не слишком напорист. Умею готовить, но не умею подавать.
Проектом «Гамлет — преодоление страха» заинтересовались такие актеры, как Ада Роговцева, Виктор Кручина, Владимир Талашко, Виктор Шестаков. Готов сценарий, имеется договоренность о туре по городам России, Польши, Германии, Швеции, Латвии, Литвы. Выкройка есть. Осталось «сшить» проект.
Как сделать рукавичку важной
— 21 марта ко Всемирному дню человека с синдромом Дауна в киевском метро на лайт-боксах разместили фото «особых детей». Как вы относитесь к таким акциям?
— Я их не понимаю. Мне не нравится, когда людей с особыми потребностями «берут в оборот», и на их фоне повышают рейтинг как люди из политики, так и из культуры.
— Вы имеете в виду проект «Украинские звезды — детям с синдромом Дауна», когда знаменитости фотографировались с инвалидами?
— Я не понимаю, какая польза от этого проекта? Люди с синдромом Дауна стали нам ближе? Или мы к ним приблизились?
— Многие до этой кампании социальной рекламы даже не подозревали, что люди с синдромом Дауна могут быть просто по-человечески милыми.
— Здесь имеется на первый взгляд невинная, но на самом деле серьезная деформация ответственной позиции. Эта рекламная кампания говорит не о том — реальная проблема состоит в том, что обычные люди не хотят слышать о проблемах инвалидов. Нам это некомфортно! Мы хотим покоя!
Но если посмотреть на рейтинг, скажем, интернет-запросов, видно: все очень интересуются необычными достижениями, неординарными способностями, удивительными рекордами. И о людях с особыми потребностями нужно рассказывать так же — что они способны достигать недоступных даже для нас высот в каком-то деле. Как человек без рук рисует потрясающие картины? Как больной ДЦП грациозно танцует?
— Где в таком случае вы видите финиш вашего проекта?
— Я не обманываю себя: сегодня мы преимущественно строим воздушные замки на энтузиазме отдельных личностей. Человек ушел — замок растворился.
А я хочу построить прочный фундамент. Создать машину, систему, которая работала бы сама по себе. Ведь генетически несовершенные дети будут рождаться, будут получать ужасные травмы люди — выбрасывать их на обочину жизни бесчеловечно.
Как эта машина будет выглядеть? Я думаю, она примет вид системы своеобразных домов творчества с производственными цехами. Как сегодня выглядит украинский центр социализации, трудовой реабилитации? Сидит девушка и уныло шьет рукавички. Девушка, конечно, с патологиями — но она же не дура! Она отлично понимает: ее посадили за эту работу потому, что для другого труда считают неспособной. А теперь представьте, если подойти к проблеме комплексно. Если при центре сделать театр — с цехами. Пусть девушка не выйдет на сцену, она как шила, так и будет шить рукавички. Но ее самосознание значительно вырастет: она уже шьет не просто вещи, а элементы важнейшего костюма, в котором будет играть актер!
Я думаю, такую систему мы сможем создать лет за пять.
— Есть ли для вас жизнь вне вашего театра? Замечаете ли выходные?
— Жизнь, конечно, есть. Я ведь еще и со студентами работаю, езжу на постановки в регионы, даю мастер-классы за границей. Это помогает, потому что работа в театре затягивает в свой особый мир.
В реальность возвращают окружающие. Иду, например, с работы, улыбаюсь, напеваю. А мне вслед: «Меньше пить надо!» В нашем мире улыбающийся человек — либо пьяный, либо дурак. Вот такие ситуации в реальность и возвращают.
— Вы много говорите об уничтожении барьеров между людьми. А вот ваши дети часто общаются с вашими подопечными?
— Конечно! Мне повезло, у меня здоровые дети, в моем роду не было случаев генетической патологии. Дочке Тане уже 16 лет, она пошла по моим стопам, учится режиссуре в училище культуры. С малых лет играла в театре «Паростки», ей было интересно. Сыну Владу 10, ему тоже очень нравится играть со взрослыми дядями из студии. Они ведь так легко входят и выходят из инфальтильности!
Мне все это бесконечно лестно. И глядя на своих детей, я тешу себя надеждой, что они уж точно подадут мне стакан воды в старости.
Справка «Уикенда». Театр-студия «Паростки» работает при Союзе матерей умственно отсталых инвалидов и их семей «Солнечный луч»: 04209, Киев, ул. Озерная, 26а. Тел. (044) 411-6557.
