На улице Николая Гринченко, 8 (Соломенский р-н) стоят два с виду не примечательных здания — 2-этажка 1947 года постройки и 4-этажка 1958-го. Там живут люди. Но по документам их там нет — оба дома числятся нежилыми складскими помещениями.
Между крестами и рельсами
Об этих двух жилых домах в одинаковой мере можно сказать и то, что они расположены в центре Киева, и то, что находятся в безлюдном месте. В любом случае утверждение будет справедливым. Судите сами: из окон тут виден Крещатик, и всего 10—12 минут ходьбы до ближайшей станции метро «Дворец «Украина». Но в то же время место действительно кажется безлюдным, особенно по вечерам, когда разъезжается по домам офисная публика. Тут нет магазинов, кафе, парикмахерских и других публичных заведений. Здесь преобладают кладбищенские могилы. И на всей 4-километровой улице эти два дома — единственные жилые строения.
Оба здания — общежития, когда-то принадлежавшие прядильной фабрике «Бавовнянка». С двух сторон (буквой Г) их подпирает Байковое кладбище, с третьей стороны сразу же начиналась промзона — ограда «Бавовнянки», с четвертой стороны — автомобильная дорога, за которой колеи железной дороги, река Лыбидь, гаражи и еще одна промзона.
Валентина Пустовойтова — комендант этих общежитий на общественных началах. То есть — без записи в трудовой книжке. Потому что когда «Бавовнянка» шла под приватизацию, общежития оформили как складские помещения, которые были переданы новым владельцам. Со временем фабричные цеха ликвидировали, вместо них теперь офисный центр. Правда, сама «Бавовнянка» как юрлицо все еще существует, но в реальности ее нет. С бывшими же фабричными общежитиями — все с точностью до наоборот: по документам их нет, а в натуре они есть. И люди там живут вполне реальные.
«Где твои 17 лет»
Валентина Николаевна родилась в Тараще Киевской области. В 17 лет, окончив школу, приехала в Киев, поступила в ПТУ при «Бавовнянке» и получила койкоместо в этом общежитии. Было это в 1982 году. За последние четверть века ее жилищные условия несколько улучшились. Койкоместо со временем расширилось до отдельной комнаты, которую она заняла уже на двоих с мужем. Теперь у нее две комнаты — своя и сына Руслана. Он родился и вырос в этом же общежитии. Сейчас — студент Академии муниципального управления.
Сегодня в двух домах общежития проживает 44 семьи. Старожилом в доме считается Надежда Васильевна, которая когда-то тоже 17-летней девушкой приехала из глубинки, работала на фабрике, все годы жила в этом общежитии, где и вышла на пенсию. Есть семьи, в которых тут родились и выросли дети, появились внуки. Некоторые занимают по три комнаты. Через стенку от коменданта живут Лена и Женя. Они тоже родились здесь. (Правда, в соседней 2-этажке, где их родители жили в комнатах № 3 и 5). Знакомы, что называется, с пеленок — вместе росли, учились в школе. Потом поженились, получили отдельную комнату, родили сына. Они — коренные киевляне, а их сын — коренной киевлянин во втором поколении. Только у них нет и никогда не было своего дома. Вернее, он опять же есть де-факто, но его нет де-юре.
Тут выросли целые поколения, не знающие иных видов удобств, кроме общих на этаж кухни и туалета и общей на все здание душевой.
Однако вернемся к Валентине Пустовойтовой. Она работала на фабрике до самого ее закрытия. Пережила годы вынужденного пребывания в отпуске за свой счет, попала под официальное сокращение в связи с ликвидацией производства. Торговала на базаре, была поваром, строителем… («Да кем я только ни была!») Сейчас работает уборщицей в банке. Ее устраивает график — с 17 до 22. Это удобно, так как весь остальной день она занята по общежитию.
Уже почти 10 лет она является комендантом. Рассказывает, что до нее была другая женщина — представитель, так сказать, старой советской «комендантской школы». Любила «строить» молодых девушек и вообще держала казарменные порядки вплоть до рукоприкладства. Но времена менялись, фабрика закрылась, обитатели общежития разбрелись в поисках заработка, приходили усталые, валились спать в полной неуверенности в завтрашнем дне. Разумеется, при такой жизни никто уже не хотел терпеть «правила социалистического общежития». А старая комендантша так и не смогла перестроиться. В итоге она ушла. И к Пустовойтовой, которая прежде значилась у нее общественным заместителем, перешли полномочия коменданта.
Что за фабрика такая
— Для Соломенской райадминистрации мы как бельмо на глазу, — рассуждает Валентина Николаевна. — Они не знают, что с нами делать. Время от времени кто-то что-то обещает, особенно перед выборами. Например, обещали выдать нам ордера. Для нас это важно, потому что мы ведь не имеем никаких прав на жилье. Но ордеров так и не выдали. Да и на каком основании это можно сделать? Фабрика трижды перепродана, концов не найти. Нас просто терпят, и мы не знаем, в какой день и у кого именно это терпение кончится. Живем по инерции.
Тем не менее комендант регулярно ходит в райадминистрацию, как на работу. Там ее хорошо знают. Потому что при всей виртуальности существования общежития нужно решать вполне конкретные земные вопросы — по отоплению, вывозу мусора, ремонту крыши и пр. С живыми людьми власть все же обязана считаться, сколь бы странной не выглядело их пребывание в этих домах.
— Звонят мне из райадминистрации: у тебя все готово к зимнему сезону? Я говорю: готово, трубы вот в одном месте поменяли. Даст бог, будут деньги — поменяем и остальные. Откуда вообще у меня берутся деньги, они, правда, не спрашивают, — улыбаясь говорит Пустовойтова.
И действительно, откуда у такого общежития деньги? Коммунальные платежи жильцы платят так, как и остальные киевляне. Им приходят установленного образца квитанции. Водоснабжение, газ, электрика — все через банк. И еще — по 32 гривни в месяц с человека за собственно жилые метры. Было бы замечательно, мечтательно размышляет комендант, если бы эти деньги шли на общежитие — на ремонты, оплату персонала и пр. Но они поступают на счет «Бавовнянки». При этом никто не может сказать, где именно находится этот счет и кто им распоряжается. Все попытки что-либо разузнать в различных инстанциях в итоге сводились к одному и тому же ответу: мол, идите на Гринченко, 4, там значится юридический адрес фабрики. А на Гринченко, 4 теперь тоже всегда один ответ: тут, дескать, частная собственность, никакой фабрики давно нет, и никто ничего не знает.
И все же за счет чего коменданту удается поддерживать дома? В советское время в общежитиях были ленинская комната, кабинет коменданта, изолятор и другие нежилые помещения. Сейчас они сданы в аренду. С нее в основном и живут: покупают лампочки, меняют трубы, электропроводку, стеклят окна и пр.
Еще Валентина Пустовойтова выполняет функции нештатного архивариуса. Дело в том, что когда продавали «Бавовнянку», по какой-то причине не передали, как это полагается, документацию отдела кадров в городской архив. «Эти бумаги долго возили с места на место, а потом я их забрала к себе в кладовую», — рассказывает комендант. С тех пор к ней идут бывшие работники фабрики, которые состарились и оформляют пенсии. Им нужны справки из архива, подтверждающие годы работы на «Бавовнянке». Тогда комендант звонит женщине, которая была бухгалтером на фабрике и теперь продолжает обслуживать общежитие опять же на общественных началах. Вместе они делают выписку из архива и вызывают доверенного человека. Имя его мне не назвали (да это и не обязательно для понимания ситуации), но сказали, что у него есть печать «Бавовнянки», и он ее ставит на архивные выписки. Ситуация так и просится в сравнение с «верхушкой айсберга»: на бывшей прядильной фабрике когда-то работали полторы тысячи человек, теперь их история погружена в чулан общежития, а на поверхности время от времени появляется какой-то загадочный человек с печатью. Да и то идущий на контакт далеко не с каждым. Говорят, где-то даже есть номинальный председатель правления «Бавовнянки», но в глаза его тут никто не видел. И даже не знают фамилии.
О мертвых и живых?
Пустовойтова рассказывает, что на бывшей территории фабрики находится стратегический объект — бомбоубежище, которое состоит на балансе Министерства по чрезвычайным ситуациям. И приходили из МЧС люди — интересовались. Только охрана нынешнего офисного центра их не пустила. Сказали, что о «Бавовнянке» ничего не знают. И — направили эмчаэсовцев прямиком в общежитие, мол, там знают больше нашего. Сюда же отправляли и прокурорских работников, которые также интересовались следами «Бавовнянки». Когда все они в итоге приходили к коменданту, той только и оставалось, что развести руками: мол, если прокуратура ничего не знает, то много ли может быть известно простым людям, нечаянно оказавшимся (и живущим!) в гуще малопонятного для них процесса под названием приватизация!
Несколько лет назад, рассказывает Валентина Николаевна, на Байковом кладбище — метрах в 60, аккурат перед окнами общежития — построили новый колумбарий. А заезд к нему предусмотрели через двор общежития. Разумеется, жильцы были не в восторге от перспектив превращения их двора, где всю жизнь они сушат белье на веревках, в аллею для катафалков. Как будто мало им того, что с другой стороны дома под окнами круглые сутки ездят поезда. Люди восстали: если их двор превращают в кладбище, то пусть дают жилье в другом месте.
Однако страсти улеглись сами по себе, поскольку новый колумбарий так и не ввели в эксплуатацию. Стоит с 2001 года, потихоньку разрушаясь. Почему? Неясно. Может, действительно задумались о живых? В том смысле, что эти самые живые теперь тут стали выглядеть неуместно. Байковое кладбище — дорогое, престижное. Не всякому по карману похоронить тут своего родственника. А кому по карману, тот вряд ли будет в восторге от перспективы приходить на могилу близкого человека не через главный кладбищенский вход, а пробираясь по сути «задворками и огородами». Коль не смогли отселить живых, то и мертвых пока «не заселяют».
Что бы хотелось коменданту? Чтобы как-то построить во дворе детскую площадку — с качелями, песочницами и пр. Детей в общежитиях — около 20 человек, и резвиться им особо негде, кроме как на задворках кладбища.
Разговаривая с этой женщиной, я отдавал себе отчет в том, что весь мир их виртуально-реального общежития она мне не раскроет — ни за один вечер чаепития, ни за два, ни за десять. Когда живешь на птичьих правах, поневоле будешь скрытным. Я это понимал и не старался влезать глубже, чем меня соглашались пускать.
Подходил вечер, моя собеседница засобиралась в банк на работу, и мы вышли из общежития вместе. В коридорах переступали через «кусты» тапок, кроссовок, ботинок и сапог у дверей комнат. Огибали старые шкафы и холодильники — полувыброшенные и служащие кладовыми для нестратегического бытового хлама. Миновали вереницу детских колясок и саночек… Словом, все как в общежитии. Мелькнет мужик в майке и с сигареткой. Из кухни шмыгнет женщина в халате и с парующей кастрюлькой. По обонянию бьет вечный в таких местах запах жареного… Ушла эпоха заводов. А запах кухни заводских общежитий, глядишь вот, остался.
Говорят, в Киеве еще существуют около 500 бывших заводских и фабричных общежитий. С людьми.
